Не слишком надёжный способ для умеющих странствовать, способных не пленяться узорами сновидений, настойчиво продвигаясь ко всё большему присутствию в ясном проницающем сон луче, с достижения которого только и начинается само странствие.
Я прокладываю курс по условленным меткам, оставленным для меня заранее. Сотканные из времени, оползают декорации окружающего мира, словно смываемые дождём краски, искусственно драпирующие реальность. Сглаживаются проступающие раны текущего и отступают в небытие, оставляя по себе простор и пока ещё нечёткие, постепенно угадываемые силуэты. Под руками начинает ощущаться прохлада лёгкой опоры, и попираемая ногами земля недвижна.
Игра лучей на лёгкой ряби морских волн, и их совместное дробление о стоящие в гавани корабли.
Видимые чуть сверху, корабли кажутся живыми, - ненадолго замершие у причалов существа, снисходительно принимающие кипучую деятельность различимых фигурок, занятых погрузкой, или уже готовящих корабль к отплытию.
С каждым мгновением проявляются резкость и глубина этого мира. На балюстраду начинают доноситься крики чаек, шум, лёгкая влажность, и неожиданный порыв ветра вдруг бьёт в лицо свежестью моря. Я жадно впитываю этот запах, словно он и удерживает само существование этих чаек, гавани, кораблей, и наполняет смыслом движения людей, занятых там, внизу. Охваченный происходящим и теперь уже поглощённый им, я медленно разворачиваюсь к тому, что находится у меня за спиной: пронзённое шпилем Адмиралтейства небо, и белый, залитый светом, Город.
Строгие линии домов, утверждающие устремлённость и гармонию своего присутствия, всё далее от центра мягчают и обрастают двориками, порой увешанными бельём, и изредка торчащими шестами сберегаемых голубятен. Тёсаный камень лишь повторяет начертанное в эфире, воплощая его и делая зримым. Ощущаемая только по проявлениям, странная раздвоенность одновременного пребывания в прозрачном мире незримо колышет силуэты в такт невидимого дыхания.
Солнце лишь на пути к зениту, и тени домов покрывают идущих по своим делам прохожих. Не сумевшая здесь раствориться в будничном, жизнь пронизала собой этот мир, преобразив его неуловимо и окончательно.
Я всегда стремился сюда, но был лишь единожды, в гостях, и несколько раз словно видел всё из окна поезда, безостановочно уносящего меня в другое и проходящего где-то рядом. Я узнавал Город по совершенно особому настроению, которое он вызывал во мне, словно в неугомонный птичий гомон вплеталось вдруг короткой фразой тихое звучание фортепиано, неразмываемое и завершённое. Теперь это звучание длилось, и я был в нём, открывая всё новые и новые оттенки.
Ближе к окраине находится дом с виноградной лозой, в котором я когда-то гостил, и который полагаю найти теперь. Время визита оговорено не было, и возможно просто гулять, постепенно углубляясь в струящийся лабиринт улиц. Я движусь в неизвестном мне направлении, постепенно приближаясь к цели моего путешествия, и чувствую это с каждым шагом всё вернее и вернее, и всё более замедляю шаги... Окна домов, выходящие на неширокую проезжую улочку, и уводящая за дом тропинка, упирающаяся в сетчатую калитку с пооблезлой краской. Какое-то время я ещё медлю, не решаясь войти, но всё же толкаю калитку и прохожу в маленький аккуратный дворик с несколькими клумбами и тесно стоящими деревьями. Это здесь.
Из окна кухни хорошо виден двор, клумбы и играющая с котятами кошка, всё той же непонятной породы, но котята уже другие. Хозяйка ненадолго задержалась у отворённой форточки, и сигаретный дым растворяется где-то за окном, среди листвы и лучей. Разговор не особо клеится, она не форсирует темп беседы, давая мне самому высказать цель своего визита, и для меня это оказывается наиболее сложным. На самом деле изменилось очень многое, и разница не во времени моего визита тогда и теперь, разница в той перемене, которая произошла за это время во мне, и которая поменяла мой мир. И я рассказываю о том, как всё стало, сложно подбираю слова и словно пытаюсь всплыть с глубины, увлекающей меня вниз, но никак не могу достичь неведомой мне поверхности. Каждый слой несёт в себе свои состояния и изменяет моё восприятие того окружения, в котором я сейчас нахожусь. В какой-то момент слова пропадают, и я замолкаю, потерявшись в ненужных описаниях...
Дым сигареты всё также вытягивается отворённой форточкой, чуть насмешливый взгляд хозяйки, поддерживающей беседу со мной и одновременно правящей кухонные дела. За готовкой она рассказывает о каком-то своём знакомом, и в её речи проскальзывает взволновывающий меня фрагмент: «Его тогда словно облачко окутывало, и он дышал им. Дышал, и не задумывался о ниспосланной благодати. Просто так, не ведая».
Откуда-то приходит понимание, что на этом аудиенция окончательно закончится, и если я не смогу прервать свою рефлексию, то мы, по сути, так и не встретимся. Может быть надолго, хотя время здесь коротко.
Я снова начинаю говорить, уже торопясь и сбиваясь, нервничая от того, что не успею высказаться точно и донесу ли я своё послание. Глухие взъерошенные фразы о том, что всё изменилось теперь, а тогда внутри меня жил другой, к которому только и приходила та... Другой человек во мне, но не я, - он перестал приходить, я потерял с ним контакт. Одновременно не я, но и часть меня, он приходил всегда только ненадолго и словно издалека, и многое могло ранить его. Я никогда не мог его удержать, но когда он был, иногда приходила та, что приносила тончайшее состояние любви, и только тогда я понимал, что лишь во мне могла быть возможной его встреча с ней. И завороженно жил ими...
От лампы с импровизированным абажуром падает мягкий свет, преломляясь сумерками на чисто отмытом окне. В кухне тепло от плиты, и другая тишина наполняет пространство, за пределами слов и движений, как отзвук прозвучавшего созвучия. В сердце лёгкая грусть понимания, Бог весть, на какое время доступного мне, что Зурбаган не долго останется превращённым в молельню, но всегда будет рад, когда дорогу к нему я смогу находить полностью самостоятельно. И я обязательно приду к ним. Я приду за тем ветром, что иногда дует с моря и волнует стоящие в гавани корабли. Приду, чтобы уплыть на поиски неведомого, которое невозможно постичь, оставаясь на суше. И я буду не один...
