Марат Гельман: Война

В чем заключается суть войны. Прежде всего, было бы верным идти от того, что в ее основе заложено фундаментальное понятие агрессии, но не какой-либо объективной агрессии, имеющей правовые, административные, социальные корни, а именно инстинктивной агрессии человеческой природы.  

Можно нам идти от того, что существует инстинкт сохранения собственной жизни, жизни близких людей, что существует агрессивность, как способ защиты своего – своей территории, народа, имущества и т.д. – и в этом смысле война есть не просто некое противостояние абстрактных нравственных категорий добра и зла, а противопоставление «я», «мы» и «они». Есть свои, есть чужие. И объективно бывает понять очень трудно, кто из них является положительным и кто отрицательным героем, поскольку выводы искажаются в свете противоположных интересов сторон. Именно поэтому полезно нам отвлечься от нравственной, религиозной оценки войны и рассмотреть ее под более прагматическим, утилитарным углом.  

Стоит предположить, что чем дальше идет, развивается цивилизация, этот инстинкт агрессии все менее и менее должен провоцировать стороны к развязыванию военных конфликтов. По нескольким причинам. Первую можно продемонстрировать на примере –  когда во второй половине XX века человечество пришло к осознанию того, что оно теперь уже вооружено настолько, что стало опасным само себе. И достаточно уверенной, стабильной преградой на этом пути должен послужить именно этот страх аннигиляции всего человечества в случае непоправимого шага какой-либо державы, располагающей ядерным арсеналом.  

Вторая причина сокрыта в том, что современный мир предоставляет огромное количество сублимаций для этой агрессии, как таковой, возможны варианты перемещения разрушительной энергии в другие плоскости. Поэтому можно считать, что война вчерашнего дня умерла и появилась принципиально новая война, и это, как говорилось, не война добра со злом, а война против войны же, в целях устранения фактора ее возникновения.  

Основа всех войн последних десятилетий – это война победившей постхристианской (протестантской) цивилизации и терроризма, базирующегося в мусульманской среде. Это можно рассматривать как следствие и продолжение того, что мусульмане действительно долгое время соревновались с христианским миром, в начальный период они были почти на равных, в каких-то областях был первым Восток, в каких-то Запад.  

Потом внезапно оказалось так, что долгое время только Запад, христианская цивилизация была далеко впереди, поскольку она была менее традиционной, менее догматичной, раскрепощала фантазию человека, и поэтому открывала больше возможностей для развития, становления цивилизации. А Восток оказался позади благодаря тому, что именно вот эта косная, инертная традиционность мусульман и сдерживала их от цивилизационного прогресса.  

До определенного момента все это терпелось, и тему обходили стороной, ведь вроде понятно, что если есть первые, то должны быть вторые, есть ведущие – есть и ведомые. Но когда появились азиатские тигры, когда выяснилось, что в восточном ареале – а раньше ареал Востока воспринимался исключительно как мусульманский мир – даже на самом Востоке мусульмане проигрывают свои битвы, что они не просто вторые, а они последние, то, безусловно, в этом смысле ситуация должна была измениться радикально. И она изменилась.  

В чем-то эта ситуация напоминает и Россию, которая на 70 лет выпала из поля общемировой цивилизации. Вдруг все внезапно поняли, что России нет места, мир уже построен, там везде есть хозяин, все поделено. И случилось так, что двум большим мирам – России и мусульманскому миру – места в этом деле нет, с ними никто не намерен считаться. И если России – за счёт того, что она относится в большей степени к западной цивилизации – в каком-то смысле показано, отведено определенное место, то мусульманский мир существует как бы экстерриториально, его существование не санкционированно. И в этом смысле все проблемы России это скорее проблемы внутреннего характера, если мы способны решить их внутри, без ущерба для себя, то для мусульман это уничтожение самих основ цивилизации, без которых она существовать не может. Это первая тенденция.  

Вторая тенденция это экономический и политический рост Европы. Если в ходе холодной войны для нас не было места, то Европе было отведено подчиненное положение по отношению к Америке, но постепенно случилось так, что после берлинской демонстрации против агрессии в Ираке новая мощь Европы приобрела актуальные черты, Европа тоже начала вести свою параллельную игру. Может быть, она, в отличие от США, хочет провести ее не в столь негативном, разрушительном ключе, но, безусловно, Европа заинтересована в том, чтобы мировая цивилизация была устроена несколько иначе, чем сейчас. Американский сценарий ее вряд ли устраивает. Например, что касается влияния на внутримусульманский мир, все прогрессивные идеи на базе ислама, в том числе идея джихада – конструировались в европейских мусульманских диаспорах. Это две тенденции. 

Третья это то, что со времен противостояния России и США осталось огромное количество прикормленных то ли Россией, то ли Америкой террористических групп. Существует известное правило – инструмент, как объект, доказавший свою эффективность становится субъектом. Т.е. поначалу они были инструментом, они были эффективным инструментом и в какой-то момент они перешли в качественно иное состояние - они стали независимым субъектом. Субъектом новой войны.  

Вот этот набор условий и привел нас к сегодняшней войне. И можно попытаться уйти от утверждения того, что это неизбежно, и заявить, что война не неизбежна. Если бы можно было построить некую площадку, на которой производился бы учет без исключения всех политических субъектов, и переконструирование нестабильных, критических ситуаций, исходя не из их военного потенциала, а из разумных, взвешенных предпосылок – если мы хотим кого-то поставить за рамки цивилизации, то это логически приводит к тому, что этим решением мы подписываем ему смертный приговор, если же мы не хотим его уничтожать, то для этих людей надо отвести определенное место в цивилизации. Чтобы избежать войны – все надо заранее учитывать. И если бы такая площадка была, был бы единый центр стратегического планирования всей земной цивилизации, то тогда это бы стало возможным. 

Американцы же напротив никого не учитывают, они игнорируют саму проблему соотношения свободных действий и действий несвободных, какая стратегия к какой ситуации приведет. Если исходить из того, что мы несвободны, мы не можем действовать никого не учитывая, что мы не можем пройти сквозь вас – вы стоите здесь и мы должны это учитывать, и вас обойти, то этому способствовало понимание того, что наши интересы будут тоже учитываться с другой стороны. Это пример абсолютно нормального сожительства.  

Безусловно, нельзя в жизни учитывать всех, всегда будет присутствовать большая часть людей, интересами которых пренебрегают, которые благодаря этому автоматически переводятся в ранг криптооппонентов, о существовании которых могут и не знать. Но все зависит от того, насколько мы чувствуем себя внутри цивилизации. Если перестать учитывать некоторые вопросы в системе организации, в которой являешься руководителем, то эта организация в скором времени разрушится. То же, например, произойдет, если долго не чинить автомобиль.  

Стоит быть внимательным к моральной стороне дела. Мораль это в первую очередь учет, попытка ограничения себя в интересах других. И Америка в этом отношении перестала многое учитывать, вернее она утратила некую рефлексивную возможность учитывать, и как следствие – моральное право апеллировать к самой морали. Произошло это благодаря тому, что внутри нее победили силы, которые считают, что Америка имеет право не учитывать, по праву сильного.   

Если рассмотреть начало всех войн и конфликтов – то здесь человек не вооружен и предельно агрессивен, потому что он защищает себя изо всех сил, но по мере роста цивилизации, роста эффективности инструментария войны, мощи оружия эта природная агрессия должна уменьшаться.  

Сейчас мы немножко забыли, но еще буквально десяток лет назад Америка была действительно плацдармом демократии, либерального общества, которое осуществляло исключительно мирную агрессию – глобализация, деньги, арбитраж, устои, это было абсолютно открытое общество.  

Вся ее мощь, в том числе и военная – она построена на нескольких постулатах постхристианской цивилизации, в том числе и на том, что человек дорожит своей жизнью – своей, он может покуситься на чужую жизнь, но своей-то он дорожит.  

Человек прежде всего хочет увеличения собственного благосостояния, и сама цивилизация росла именно за счёт этих стремлений. Но оказалось, что отказавшись рассматривать и подстраиваться под такие постулаты можно очень легко эту цивилизацию сломать. Ведь что нам показало 11 сентября, это были люди у которых другое цивилизационное мышление, у которых счастье заключается не в повышении собственного благосостояния, а в героической смерти, жизнь на земле для которых проходит в контексте комплексов религиозных представлений.  

Вся эта конструкция, со всем своим высокотехнологичным оружием оказывается, не то что бессильной, но, по крайней мере, очень уязвимой, если против нее встают люди с совершенно иными качественными установками. Он может потратить 10 лет на освоение методов проникновения в Вооруженный Силы США, чтобы потому взять в руки тот самый штурвал, повернуть его, взорвать гражданские или военные объекты, что повлечет за собой большое количество жертв.  

Борьба добра со злом – это детская сказка, где всё просто и понятно. Когда нужно воспитывать человека – фактор добра и зла является очень важным моментом. Но когда человек взрослеет, когда понимает, что мир сложен и иногда система личной ответственности и система «добро-зло» вступают в противоречие. Когда человек берёт на себя ответственность за чужие судьбы, он понимает, что вынужден преступать рамки этих понятий, каких-то моральных христианских заповедей. Для взрослого человека борьба добра со злом – это мечта о том, чтобы мир был так ясен. Добро и зло существуют, но как человеческие качества, а не как субъекты, которые борются. Это сиюминутные качества, которые могут быть присущи человеку, его действиям. В зависимости от его представлений о добре и зле.