Довольно часто приходится слышать вопрос: почему социализм, как правило, «выливается в политическую форму диктатуры одного лица»? Вопрос, действительно, довольно интересный, если к тому же учесть, что на этом основании строится практически вся критика социализма. Как представляется, ответ на него может быть получен лишь тогда, когда мы посмотрим на социально-экономическую жизнь человечества с «высоты птичьего полета», то есть до предела абстрагируясь от истории, политики, социологии.

Русский социальный мыслитель и создатель Крестовоздвиженского Трудового Братства Николай Николаевич Неплюев увидел с точки зрения «начальных вещей» социальной жизни человечества, что она может быть устроена лишь на трех основаниях: страхе, корысти либо любви [1]. Действительно, здесь невозможно измыслить что-то еще. Концентрированным выражением страха является государство. Абсолютным символом этого страха является диктатор, наглядный образ - Иосиф Сталин [2]. Корысть нашла свое законченное выражение в капитализме, то есть в рыночном типе общества. Современным символом капитализма, то есть общества корысти, общества маммоны, является Уолл-стрит, а его лицом («витриной») - семейство Рокфеллеров. Любовь ищет Общества многими (но не всеми) желаемого, но пока не существующего на земле, которое можно назвать Царством любви к Богу и к ближнему. Ближний, согласно христианскому учению, - это тот, кто с тобою рядом, или тот, кто нуждается в помощи, то есть не обязательно родственник или сосед. Символом Общества любви является Евхаристия, а его Царем Иисус Христос. Любовь к ближнему существует в нашем мире пока неорганизованно, а потому упоминаемый нами Николай Николаевич Неплюев видел свою основную задачу в укреплении «дисциплины любви» в Трудовом Братстве, а также в пропаганде такого общества, где любовь к Богу и к ближнему зажигает зарю нового мира, одухотворенного верой.

Что произошло после того, как была «демонтирована» корысть в Советской России? Основной опорой в построении нового общества стал страх: людей, преданных корысти, кроме, как из-под палки, заставить работать в социалистическом обществе нельзя, а таких «пришло» немало из капиталистической России. Отсюда, как видится, и исток тоталитаризма, то есть «политической формы диктатуры одного лица».

Но поскольку в России в течение многих веков существовало Православие, основная задача которого состоит в том, чтобы человек стяжал любовь к Богу и к ближнему, в народе был и довольно «толстый слой гумуса» - «религиозного гуманизма», - представленный многомиллионными массами, для которых было вполне естественным отдавать «оброк» государству страхом: «Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (Рим.13:7). Да к тому же делать это без лицемерия: «Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа [им], как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога» (Кол.3:22).

Что касается социально-экономической стороны нового строя, то митрополит Сергий Старогородский писал: «Этот строй не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого, это показывают первые шаги христианства в мире, когда оно, может быть, еще не ясно представляя себе своего мирового масштаба и на практике не встречая необходимости в каких либо компромиссах, применяло свои принципы к устройству внешней жизни первой христианской общины в Иерусалиме, тогда никто ничего не считал своим, а все было у всех общее» (Деян. 4,32) [3]. Именно наличием христианской массы «представителей любви» и были вызваны «небывалый энтузиазм советского общества», ошеломляющие успехи в строительстве социализма. Но после 1960 года, когда из активной общественной жизни ушло последнее поколение людей, воспитанных с детского возраста до совершеннолетия в лоне Православия, в советском обществе стали нарастать, как снежный ком, негативные явления. Этот процесс резко ускорили новые гонения на Церковь, инициатором которых был троцкист Никита Хрущев: волюнтаризм, за который сняли Хрущева, - одна из основных черт троцкизма [4].

Истощение «гумуса любви» и исчерпание возможностей «диктатуры страха» подтолкнули советских правителей на «широкое внедрение хозяйственного расчета», то есть элементов «рыночной системы», а по сути капитализма. Здесь нужно отметить следующий момент: если «представители любви» работают с полной отдаче при любом типе общества, то «представители корысти» будут работать с полной отдачей лишь в обществе корысти, то есть капиталистическом или близком ему по духу. Тут, как видится, и разгадка того, почему производительность труда в капиталистическом обществе была выше, чем в советском социалистическом обществе. Конечно, общество корысти опирается и на страх, то есть государство, без которого невозможно обуздать разрушительную стихию рынка, а также прекратить «войну всех против всех». Мораль «представителей корысти» в социалистическом обществе очень верно выразил Владимир Высоцкий в песне «Случай на шахте».

Сидели пили вразнобой Мадеру, старку, зверобой, И вдруг нас всех зовут в забой, до одного: У нас - стахановец, гагановец, Загладовец [5], - и надо ведь, Чтоб завалило именно его. Он - в прошлом младший офицер, Его нам ставили в пример, Он был, как юный пионер - всегда готов, - И вот он прямо с корабля Пришел стране давать угля, - А вот сегодня - наломал, как видно, дров. Спустились в штрек, и бывший зек - Большого риска человек - Сказал: Беда для нас для всех, для всех одна: Вот раскопаем - он опять Начнет три нормы выполнять, Начнет стране угля давать - и нам хана. Так, что вы, братцы, - не стараться, А поработаем с прохладцей - Один за всех и все за одного. ...Служил он в Таллине при Сталине - Теперь лежит заваленный,- Нам жаль по-человечески его...

История Трудового Братства Неплюева свидетельствует, что конфликт между «представителями любви», стремящимися к коммунистическому типу общества, и «представителями корысти», жаждущими общества, в основу которого положен рынок и частная собственность, неизбежен. Он должен закончиться, по мнению Неплюева «обособлением от злых и от зла»: «Обособившись от зла и людей злой воли... разумно организовать добро в собственной жизни» [6].

Вот что пишет об этом известный православный социолог Николай Сомин: «Психология "коммунистов" и "собственников" - существенно разная, свести их позиции к одной нельзя. Либо - либо, третьего не дано. Надо выбирать. И каждый из нас этот выбор делает.

Правда, люди вынуждены жить вместе, а потому они все время стараются сгладить противоречия между этими позициями, замазать их, выявить нечто примиряющее и объединяющее. Что ж, "блаженны миротворцы", плохой мир лучше войны, так что эти усилия носят позитивный характер. Правда, примирение не очень-то получается. Но дело даже не в этом. Необходимость примирения не отменяет неоспоримого факта бытия: люди в имущественном вопросе встают на две принципиально разные, противоположные позиции.

Все это очень серьезно, ибо имущественный психологический выбор делается на глубинном уровне, затрагивающем самые основы бытия. По сути дела выявляется одна из важнейших констант мировоззрения человека, причем именно тут он в полной мере пользуется своей богоданной ему свободой. Может быть, этот выбор - второй по важности, после выбора «за Бога - против Бога». Ведь в сущности речь идет о любви к ближнему, т. е. второй заповеди Христа. Насколько своим ты можешь пожертвовать ради другого? Подлинна ли эта любовь к другому, является ли она постоянным решением, доверяющим коллективу всю свою жизнь, или она - лишь порыв, лишь прихоть, за которой прячется недоверие или себялюбие? Таким образом, этот выбор предстает перед нами как не просто психологический, но даже в большей степени как духовный» [7].

«Силового решения» это противостояние не имеет. Как происходит этот выбор? Проясняет этот вопрос Иоанн Златоуст, когда размышляет над устроением апостольской общины, о которой повествуют Деяния Апостольские: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян. 2:44,45); «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 4:32). Для Иоанна Златоуста было совершенно очевидным, что это общество любви - любви к ближнему и к Богу, и он задается вопросом: «Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание (нестяжание - это общность имущества, которую так называл Златоуст), или нестяжание - любовь?» И отвечает на него так: «Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще более» [8]. Поскольку человек сотворен по образу и подобию Божьему, дар любви к ближнему имеют все люди. Вопрос лишь в том, как сохранить, упрочить, увеличить этот дар, и не замкнуть его лишь на себя родимого. Вот этим вопросом во все времена занималась Церковь, занималось христианство. Да, имело место в отдельные времена и «фантастическое отражение внешнего мира» и «участие в классовой борьбе» части Церкви, но это все второстепенное и несущественное. Главная задача Церкви во все времена - это способствование верному глубинному выбору между любовью и корыстью, между Христом и маммоной, то есть богатством.

На каком основании строить коммунистическое общество? Если на фундаменте любви, то без Церкви эту задачу не решить. Если на фундаменте корысти - зачем огород городить: капиталистическое общество это делает. Пытаться вновь при помощи «диктатуры страха» загнать «представителей корысти» в «светлое коммунистическое будущее», уповая на их «перевоспитание»? Это уже проходили. «Раскопать» советского человека? Шкурники не позволят. «Революционное действие пролетариата» пробудить? Да где он, этот пролетариат? Его давно троцкисты вывели, борясь с Церковью: насколько нужно быть слепым, чтобы не видеть того, что именно христианство способствует рождению пролетария и коммуниста. Об этом хорошо сказал Николай Бердяев: «Ненависть русских коммунистов к христианству заключает в себе противоречие, которого не в состоянии заметить те, чье сознание подавлено коммунистической доктриной. Лучший тип коммуниста, т. е. человека, целиком захваченного служением идее, способного на огромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие христианского воспитания человеческих душ, вследствие переработки натурального человека христианским духом. Результаты этого христианского влияния на человеческие души, чисто незримого и надземного, остаются и тогда, когда в своем сознании люди отказались от христианства и даже стали его врагами. Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства в душах русских людей, если она уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сделается невозможным, ибо никто не пожелает нести жертвы, никто не будет уже понимать жизни как служение сверхличной цели, и окончательно победит тип шкурника, думающего только о своих интересах. Этот последний тип и сейчас уже играет не малую роль и от него идет процесс обуржуазивания» [9].

Действительно, в XIX-XX веках, когда было огромно влияние Церкви на формирование «положительного гуманизма», был и пролетариат, который есть ничто иное как слабое отражение Церкви, было и видение нового небывалого общества, которое должно было прийти на смену капитализма. Было и «коммунистическое евангелие». Евангелие, если дословно, это добрая, радостная весть - весть о грядущем Царстве, то есть Обществе мира, добра, святости и истины. Но гонения на Церковь, приведшие к угасанию в массах христианского духа, охлаждение любви размыли пролетариат и растворили в тлетворном воздухе капиталистической действительности очертания грядущего коммунистического общества. Марксизм закончился. Но там, где бессилен Маркс, всесилен Христос. Там, где кончается марксизм, начинается христианство.

Где ошибся марксизм? Давайте исследуем начальную мысль Маркса о коммунизме: «Атеизм, в качестве снятия бога, означает становление теоретического гуманизма, а коммунизм, в качестве снятия частной собственности, означает требование действительно человеческой жизни, как неотъемлемой собственности человека, означает становление практического гуманизма; другими словами, атеизм есть гуманизм, опосредствованный с самим собой путем снятия религии, а коммунизм - гуманизм, опосредствованный с самим собой путем снятия частной собственности. Только путем снятия этого опосредствования, - являющегося, однако, необходимой предпосылкой, - возникает положительно начинающий с самого себя, положительный гуманизм» [10].

Да, действительно, имеет отчасти и такое явление как «фантастическое отражение внешнего мира в голове человека» и в христианстве. Но основное содержание, так сказать, солнце христианства общеизвестно: «Бог есть любовь» (1Иоан. 4:8). Что значит снять такого Бога? Это значит отказаться от любви к ближнему: атеизм, с точки зрения верующего не в «фантастическое отражение», а в Бога, который «есть любовь», - это отрицание любви к ближнему. Разве «снятие частной собственности» есть уничтожение собственности вообще? А вот «снятие Бога» есть «снятие любви» вообще. «Фантастическое отражение» - это отражение себялюбия, эгоизма, замкнутости на себя, на свой мир. Если «снимать» такого рода «бога» - это одно, но «снимать любовь» к ближнему и к Богу, как идеальному средоточию любви, - это совершенно другое. Такого рода «снятием» коммунистическая идеология рубила сук, на котором сидела. Две тысячи лет человечество по крупицам собирало в Церкви опыт укрепления любви и возрастания в ней. Этот опыт запечатлен подвигом сотен тысяч святых. И это «снимать»? Что остается тогда в коммунизме, кроме стремления к общественному богатству, и чем оно отличается от корысти? Кого может привлечь такой идеал? Стремление к коммунистическим отношениям есть порождение любви, потому что в них любовь возрастает, получает возможность безграничного роста. А в какие одежды одевается любовь к ближнему? В одежды нравственной чистоты и духовного совершенства, то есть в одежды святости. Любовь к Богу и к ближнему, святость - вот наполнение «теоретического гуманизма».

Коммунисты же уподобились луддитам, сокрушая сосуды любви, чистоты и святости. Конечно, главную роль здесь сыграл троцкизм как «мелкобуржуазное течение, враждебное... коммунизму». При все воинственности риторики основоположников коммунизма, речь у них шла о том, чтобы «бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием... прессой... словом» [11]. Подробно этот вопрос рассматривает Энгельс в работе «Анти-Дюринг». Под влиянием так называемых энциклопедистов и просветителей, работ Фейербаха, а также капиталистической действительности классики марксизма пришли к выводу, что религия - это «фантастическое отражение человеческого бытия в человеческой голове» [12]. Поэтому основной упор в борьбе с религией они предполагали делать не на гонения, которые по их соображениям, лишь «продлевали жизнь религии», а на изменение базиса общества: «...Когда общество, взяв во владение всю совокупность средств производства и планомерно управляя ими, освободит этим путем себя и всех своих членов от того рабства, в котором ныне их держат ими же самими произведенные, но противостоящие им, в качестве непреодолимой чуждой силы, средства производства, когда, следовательно, человек будет не только предполагать, но и располагать, - лишь тогда исчезнет последняя чуждая сила, которая до сих пор еще отражается в религии, а вместе с тем исчезнет и само религиозное отражение, по той простой причине, что тогда уже нечего будет отражать» [13]. По этой причине Энгельс в указанной работе резко осуждал Дюринга за желание «расправиться с религией». Другое дело буржуазные политические течения, и в частности троцкизм.

Известная записка Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б) о политике по отношению к церкви от 30 марта 1922 года [14] является планом по насильственному уничтожению Церкви и наглядным примером троцкизма: налицо схематизм, волюнтаризм и субъективизм. Ничего близкого к тому, о чем учили классики марксизма, в плане Троцкого нет, о чем, помимо прочего, свидетельствуют следующие фразы: «надо повалить контрреволюционную часть церковников», «насильственный характер», «расправляемся вечекистскими способами» и так далее. Поэтому поворот Сталина в сторону относительно доброжелательной политики в отношении к Церкви в 1943 году, когда он, благодаря военному времени, стал обладать диктаторскими полномочиями и мог единолично решать такого рода вопросы, был, в общем-то, в рамках марксизма, принципиально отрицающего волюнтаризм в социологии. Хотя, как видится, определенную роль могло сыграть и его семинарское образование: вполне возможно, что он осознал особую роль христианства в деле воспитания человека, пригодного для «социалистического строительства». Но верный троцкист Никита Хрущев, пришедший к власти после смерти Сталина, вновь вернул политику советского государства по отношению к Церкви на троцкистский путь, начав новый этап гонений. Здесь необходимо отметить и следующий момент.

Как известно, первыми революционерами были представители нарождающихся буржуазных классов. Значение ортодоксальной Церкви, вне всякого сомнения, устроители буржуазных революций, прекрасно понимали. Совсем не случайно первая в истории буржуазная революция началась с Иконоборческого восстания, которое буквально разорвало католическую церковь, существовавшую в Голландии. Масштаб гонений при небольшой численности населения страны поражает: за несколько месяцев были совершены погром и осквернение свыше 5000 церквей и монастырей. А далее произошла первая в мире Нидерландская буржуазная революция, которая развивалась под знаменами кальвинизма. Представляется, не является случайностью и то, что капитализм зародился как социально-экономический строй и достиг наиболее впечатляющих успехов в странах протестантских, где была уничтожена или значительно потеснена традиционная Церковь. И это понятно, если помнить слова Христа: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Матф. 6:24). Нарождающийся капитализм, то есть общество корысти, общество служения маммоне, видел в Церкви, глава которой Христос, главного противника. Протестантские церкви и секты не проблема для капитализма, так как в них нет живого Предания, идущего от Апостолов, от Христа, от Древней Церкви, хотя и есть определенная религиозная энергия, которую довольно легко направить, при отсутствии связи с традицией, в нужное русло. Троцкизм как буржуазное течение, организовав российский аналог Иконоборческого восстания, «зачистил площадку» для успешного строительства капитализма в России. Вопрос победы капитализма стал лишь вопросом времени.

Сразу же после победы Октябрьской революции, в результате союза, который заключил Ленин с Троцким, в партию большевиков хлынули тысячи троцкистов. Плевелы - идеи виртуозного демагога Льва Троцкого - буквально усеяли сознание многих большевиков и огромной мелкобуржуазной массы населения России. Изгнание Троцкого из России не повлекло за собой изгнание его идей из сознания людей, и в том числе его главной идеи - идеи разрушения Церкви. А разрушение Церкви привело и к разрушению социализма.

В девяностых годах ушедшего века советское государство, социализм были сокрушены отбросившими коммунистические идеалы шкурниками - людьми, воспитанными вне православных традиций, в «атеистическом», а на деле языческом обществе, каковым оно стало на излете советского времени после «снятия Бога», то есть заповедей любви к ближнему и к Богу.

Коммунистом, как верно утверждал Бердяев, не может быть человек, не воспитанный на заповедях любви к Богу и к ближнему. И это исторический факт: все классики марксизма и большинство так называемых «видных деятелей коммунистического движения», были крещены в детстве и до совершеннолетия воспитывались в христианстве. Заповеди любви к Богу трансформировались у них в заповеди «любви к коммунизму». Эти заповеди звучали в их душе примерно так.

Первая заповедь. Коммунизм, коммунистическое общество - высшая ценность твоя, да не будет у тебя других высших ценностей.

Вторая заповедь. Не делай себе идолов ни из явлений природы, ни из явлений человеческого духа, не поклоняйся и не служи им.

Третья заповедь. Не произноси имени высшей ценности твоей напрасно.

Четвертая заповедь. Помни субботники (воскресники). Субботники посвящай высшей своей ценности. Недаром о большевиках часто говорят как о «религиозном типе» человека.

И тысячу раз прав был Бердяев: «снятие христианства», то есть любви к ближнему и к Богу, «сняло» и социализм...

[1] Н. Н. Неплюев как социальный мыслитель.

[2] Вот как определял государство и увязывал его со страхом Томас Гоббс: «Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни - civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты», - Гоббс Томас. Сочинение в двух томах - М.: Мысль, 1991. Том 2. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского. С. 131-132.

[3] Митрополит Сергий (Страгородский). Православная Русская Церковь и советская власть (к созыву Поместного Собора Православной Церкви) // Богословский сборник. Москва. ПСТБИ. 1997. С.250-257.

[4] Вот что написано о троцкизме в БСЭ (Большой Советской Энциклопедии): «Троцкизм, идейно-политическое мелкобуржуазное течение, враждебное марксизму-ленинизму и международному коммунистическому движению, прикрывающее свою оппортунистическую сущность леворадикальными фразами. Возник в начале 20 в. как разновидность меньшевизма в РСДРП. Название получил по имени идеолога и лидера Л. Д. Троцкого (Бронштейна, 1879-1940). Теоретические истоки троцкизма - механистический материализм в философии, волюнтаризм, схематизм в социологии. Субъективизм, характерный для мелкобуржуазного мировоззрения в целом, составляет методологическую основу троцкизма. Являясь отражением антипролетарских взглядов мелкобуржуазных слоев населения, троцкизм характерен антикоммунистическою направленностью политических позиций, резкими переходами от ультрареволюционности к капитулянтству перед буржуазией, непониманием диалектики общественного развития, догматизмом в оценках событий и явлений общественной жизни. Взгляды и установки троцкизма были противопоставлены ленинизму по всем основным вопросам стратегии и тактики рабочего движения».

[5] Стаханов, Гаганова, Заглада - ударники, Герои Социалистического Труда.

[6] Там же. С. 66.

[7] Сомин Н. В. Глубинный выбор (Заметки по психологии собственности).

[8] Беседы на Деяния Апостольские. Беседа 10 // Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Издание СПб. Духовной Академии, 1903. Том 9, Книга 1, Беседы на Деяния Апостольские, с. 5-478.

[9] Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма - М.: Наука, 1990. С. 138-139.

[10] Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. М.: Политическая литература, 1961. Т. 42. С. 169.

[11] Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Том 12. Социализм и религия. С. 145

[12] Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Том 20. С. 328-330.

[13] Там же.

[14] Архивы Кремля. В 2-х кн. / Кн. 1. Политбюро и церковь. 1922-1925 гг. - М. - Новосибирск, «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), «Сибирский хронограф», 1997, стр. 161-164.